Владимир ГАЛЬПЕРИН
Толедо, США
Позвольте предложить вашему вниманию некоторые главы моей новой книги, не без колебания названной “Соотечественники”.
Сборник этот – коллекция этно-исторических эссе, носящих скорее научно-популярный, нежели литературный характер. И всё-таки, невзирая на добросовестное изучение огромного количества материалов и тщательную проверку фактов, я ни в коей мере не посягал на декларацию каких-либо открытий и не отважился на утверждение любого рода неопровержимых истин.
Эта книга – всего лишь попытка честного диалога, ведущегося посредством рассуждений над удивительными, но малоизвестными событиями, случившимися и происходящими в пространстве, условно именуемом “Русский Мир”.
За бескрайней водой, за утёсами
есть у края земли лес нехоженый.
Средь дерев бродят там вепри лютые,
сторожат госпожу свою – Выхухоль.
А за чащей лесной – речка быстрая
меж отрогов несёт струи хладные.
Воевода-Карась князю-Омулю
добывает жучков да комариков.
В небе синем, над жёлтою пашнею,
знай курлычат себе Гуси-Лебеди.
С сизых крыл их пуховые пёрышки
на Стану-Орегон снегом выпали.
Не Москвою, не Пермью, не Суздалем
стольный град той страны
прозывается.
“Портланд-сити” – язык можно
вывернуть,
but “it is what it is”, что поделаешь…
– Это то, что касается общего географического проложения. А уже к самому Портлан-ду, будто к корове телок, притулился махонький городок со смешным названием – Ву-дбарн (“дровяной сарай” по нашему). И казалось бы, провинциальнее этого “сарая” быть уже ничего не может, ан нет – липнет к Вудбарну, как к телку репей, махонькая деревня. Деревня как деревня, оттого и прозывается безо всякого затейства – т. н. “Derevnya”.
…Избы справные в ряд,
в горку улица,
На верхушке холма – церковь маковкой.
“Pokrov Church” – басурманами янками
Православный тот храм прозывается
– Здесь бы и прекратить мне испытывать читательское терпение своей неказистой сти-лизацией “а-ля рус”, да вот только: В Отдохновение Недельное у Pokrov-Church люд честной. Степенные замужние бабы в сарафанах, бородатые мужики в перетянутых кушаками рубахах, непоседливая детвора – заради воскресного праздника в шитые сорочки разодетая. А всего в году, кроме Воскресения, сорок праздников, в которые трудиться – грех великий. Вот и пойди после этого поработай на хозяина, ежели он не одной с тобою истинной православной веры. Вот и получается, что сподручнее орегонским староверам хлеб насущный с медицинским страховым полисом добывать индивидуальным фермерством или же артельным промыслом. Что же до кушаков с сарафанами, то они не маскарад на потеху заезжим “еретикам”, а обыкновенная ежедневная “одёжа”, с самого, почитай, семнадцатого века.
Не сердись, душа-читатель. Сказ мой путаным выходит из-за того, что “не от печки” я пляшу, быль эту сказывая. А если от печки, то придется нам с вами на целых три сто-летия в прошлое воротиться, в те смутные времена, когда раскололось Русское Право-славие на два Обряда. Те, кто “новый обряд” приняли (а было их подавляющее боль-шинство), объявили тех, кто веру по “старому обряду” сохранил, “староверами” или “раскольниками”.
Стоит ли говорить, что обидными кличками дело не ограничилось. Осенясь трёхперстно, новые православные принялись своих вчерашних братьев со свету сживать, при этом – не в переносном, а в географическом смысле этого словосочетания. Так и пролегла путь-дорожка двуперстно крестящихся староверов сперва в необжитые российские пустоши – на Алтай, в Сибирь, за Кавказские горы, а там и в сопредельную нерусскую чужбину. Маньчжурия, Монголия, Иран… Вот и в северной Турции жила – не тужила раскольничья деревенька. Двести лет кормились православные землепашеским промыслом и хоть худо-бедно, но с соседями-басурманами ладили. Беда подкралась к сельчанам совсем с иного боку. Приключилась с ними напасть, если так можно выразиться, генетически-демографического свойства. Уж после Второй войны это было, собрались деревенские старики и посчитали, а подсчитав – ахнули. Оказалось, что проживает их в деревне всего лишь два семейства, и что годков через тридцать – все девки на выданье всем парням-женихам двоюродными сестрами придутся. Судили дедушки рядили, и по древнему раскольничьему обычаю порешили “к своим пробираться”. В ту пору “свои” где уже только ни обретались – в Гонконге, в Бразилии, в Австралии и даже, прости господи, в Гондурас-стране. Однако турецкие деды людьми оказались хоть и консервативными, но смекалистыми, и челобитную отписали не абы куда, а в Государственный Департамент Соединённых Штатов Америки. В письме том обстоятельно излагалась суть возникшей проблемы и варианты её решения в Амери-канской земле, где проживала неподалёку от Лос-Анджелеса большая староверческая община. Впрочем, на жительство в благодатной Калифорнии турецкие просители не претендовали, дескать, где дозволите поселение – там и ладно.
Письмо отправили в Анкару в посольство, а сами ждать стали. Ждать пришлось долго, потому что быстро только блохи скачут, а дело, особенно эмиграционное, медленно делается. Но, верите ли, дождались! В 7468 году от Сотворения Мира (если по “новой ереси”, то в 1960-ом от Рождества Христова), не отказал ГосДеп просильщикам, допу-стив их в Орегон-край на вечное поселение.
С тех пор более полста лет минуло, и от того, что народ они крайне плодовитый, про-живает их теперь в Орегоне пятнадцать с половиной тысяч. Основная масса осела в окрестностях уже знакомого нам Вудбарна, но есть и такие, кто прочь подались. В се-мидесятых двенадцать семейств, сочтя орегонские условия греховно-тепличными, а близкое соседство “еретиков” пагубным, уехали на Аляску – по их собственному вы-ражению – прочь от “modern influences”. Там, на Аляске, радикалы-раскольники при-обрели незадорого 240 акров мерзлой земли в богом забытой глуши и выстроили (эс-кимосам на удивление – себе на радость) деревню “Николаевск”. Никакой теперь нету у них там “influence” – знай, рыбачат безо всяких “канализациев” и “электричествов”.
Но и те, что в Орегоне остались, не шибко от традиций отошли. Дети вудбарновских староверов после восьмого класса в школе не засиживаются. В небогатых семьях пара рабочих рук – на вес золота. “Сейчас ещё ничего. В восьмидесятых русские люди сво-их детей вообще вне дома учить отказывались”, – радуется директриса поселкового образования. Более того! Оказывается, с недавних пор в вудбарновской школе даже учительница из числа староверов имеется – Улитой Селезневой зовут. В интервью портландской газете поведала мисс Selezneva, что ещё 10-15 лет назад “олд-беливеры” со своими соседями знаться не желали, нынче же в каждой избе одноразовая посуда имеется для “гостей-еретиков”. Дело в том, что никак нельзя староверам с людьми прочих вер посуду делить. “От того, – смеется Улита, – в большом почете у нас всевозможные “фаст-фуды, и в особенности те, что с окошками “drive thru”, ведь там в тесной очереди с иноверцами стоять не приходится”. “Drive thru?”, – удивляется заезжий журналист. – “А как же. У нас теперь машины водить даже незамужним девкам разрешается”. Это уже хвастается американскому корреспонденту двадцатилетний хлопец Филипп Аяхан. …Ну, а потом (выдержав паузу для пущего эффекта), сообщил Филип, что “и за телевизоры деды уже не наказывают!!!”.
Как послушаешь, то не жизнь у орегонских “пустынников” в двадцать первом веке пошла, а сплошной Голливуд. Однако ж есть среди истинно-православных неудовле-творённые темпами прогресса. Вот и филиппина кузина, семнадцатилетняя школьница Марфа Черепанова, отважно жалуется, что очень уж завидует она “нерусским девочкам, которые вещи покупные носят”. Нет, вы Марфу неправильно поняли, одежду покупать юной староверочке никто не запрещает. Отчего же – покупай на здоровье. Но беда в том, что не шьют милые марфиному сердцу “GAP”, “Guess” и “American Eagle” косовороток с сарафанами – всякое же прочее, даже самые либеральные из раскольников одевать на себя не осмеливаются.
Так и подмывает меня завершить эту историю на бравурной ноте. Дескать, “вот так и повстречались в американском штате Орегон семнадцатый век с двадцать первым”, и что “усталые, но довольные возвращались в шевролетах с полей староверы”. Да только какое уж тут “довольство”… Фермерство в “Derevne” потихоньку приходит в упадок. Раньше орегонцы все больше душистую клубнику растили да малинку домашнюю. Теперь всякую ягоду из Мексики тоннами везут – не душистую, не домашнюю, зато конкурентноспособную. На артельном же промысле – ну, там покрасить чего или хлев поставить – тоже не обогатишься, а детей, сами понимаете, столько, сколько Бог даст. Вот и чеши теперь затылок: то ли вновь насиженное место оставлять и в неэлектрифицированный Николаевск к прадедовскому житью возвращаться, то ли, двуперстно перекрестясь, в местный колледж на курсы программистов записываться.
