Позвольте предложить вашему вниманию некоторые главы моей новой книги, не без колебания названной “Соотечественники”.

Сборник этот – коллекция этно-исторических эссе, носящих скорее научно-популярный, нежели литературный характер. И всё-таки, невзирая на добросовестное изучение огромного количества материалов и тщательную проверку фактов, я ни в коей мере не посягал на декларацию каких-либо открытий и не отважился на утверждение любого рода неопровержимых истин.

Эта книга – всего лишь попытка честного диалога, ведущегося посредством рассуждений над удивительными, но малоизвестными событиями, случившимися и происходящими в пространстве, условно именуемом “Русский Мир”.

“Не падайте духом, поручик Галицин…”

Столица “белой иммиграции” – Париж, пыльный Константинополь, бесконечно далекий Харбин, Белград, София, Вена… Эти города стали убежищем многих тысяч несчастных, покинувших метавшееся в революционной лихорадке Отечество. Ну, действительно, не в Американские же, прости господи, Штаты было ехать – им, почитающим себя природными европейцами. Русские аристократы впитывали французский язык с момента своего рождения, в отрочестве овладевали языком Шиллера, что же касается английского, то в среде русского дворянства считался он пизантским наречием, предназначенным разве что для неприкаянных моряков и скитающихся по миру коммивояжёров. Да и право слово, господа, долго ли протянут эти большевики ? Стоит ли селиться в заокеанской дали от рубежей, не сегодня – так завтра одумающейся Родины?

Но время шло. С каждым годом укреплялась комиссарская власть, с каждым последующим юбилеем октябрьского переворота всё пьянее от крови делалась Россия. …С каждым истраченным франком, всё больше напоминала злобную мачеху некогда добродушная тётушка-Европа. Между тем, и в самые первые месяцы революции, задолго до того, как хлынула на берег Нового Света героиня этой главы – “белоэмигрантская” иммиграция, первые сотни её представителей, вовсю обустраивались на американской земле. Вообще-то, этим счастливцам (кавычек умышленно не ставлю, ведь горечь американской чужбины познается в сравнении с константинопольскими барахолками) и обживаться-то особенно не пришлось. К октябрю семнадцатого в США обитала большая русская дипломатическая колония, плюс многочисленный штат со-трудников т.н. “Комиссии по военным закупкам”, имевшей представителей на американских оборонных заводах. Не стоит также забывать об изрядном количестве российских поданных из числа журналистов, актеров, студентов…. Всем оказавшимся на территории США россиянам, не пожелавшим вернуться в “Совдепию” в 1918 году выданы были виды на постоянное место жительства – эквивалент современной “грин-карты”. Не взирая на “инопланетную” удалённость России, американские власти отнеслись к жертвам красного террора с глубоким состраданием. В 1920 году, по инициативе Конгресса, даже была учреждена т.н. “Американская ассоциация помощи Лиги Наций”. Основной задачей этой организации с ничего не значащим названием являлась доставка в США белоэмигрантов из Одессы и Константинополя. И, дей-ствительно, всего лишь за три года своего существования “ассоциация” обеспечила переезд и размещение 5,040 русских беженцев. Цифра эта могла оказаться значительно большей, но тогда, в самом начале двадцатых, плыть в Америку соглашались лишь отъявленные фантазеры. В ту пору слова “фантазер” и “инженер” воспринимались едва ли не как синонимы, вероятно, именно этим и объясняется столь непропорционально высокий процент представителей технической элиты среди русских американцев послереволюционного заезда.

Забегая вперед, отметим, что в изданном незадолго до Второй мировой сборнике “Кто есть кто в США” – аж 200 (!) россиян, при этом абсолютное большинство номинантов – ученые и инженеры. Для перечисления фамилий этих людей и их заслуг перед американской наукой в частности и мировым прогрессом вообще, понадобилась бы нам отдельная глава. Приведу лишь непростительно краткий список: инженер-судостроитель В.И. Юркевич (1885-1966) – создатель крупнейшего лайнера 20-го века “Нормандия”; инженер А.М. Тихвинский – конструктор американских подводных лодок; легендарный авиаконструктор И.Сикорский (1889-1972); вице-президент Национальной академии наук США – физик С.Корф (1906-1982), занимавший пост консультанта по науке президента Эйзенхауэра…. Но ведь быстро только сказка сказывается, немало времени минёт до той поры, когда прогремят на всю Америку имена наших соотечественников. Пройдут нелёгкие, ломающие мировозрение и перекраивающие душу годы, пока русские интеллигенты “серебряного века” освоятся в стремительном заокеанском далеке. Выброшенные на противоположный океанский берег, будто на Луну, иммигранты тех лет отмечали, что уклад американской жизни хоть и не враждебен, но крайне чужд россиянину, да и вообще любому жителю Старого доброго Света. “Небоскребы, небоскребы – а я маленький такой”… – и если серые громадины Манхэттена давили на психику москвича начала восьмидесятых, то мне даже трудно представить, как ощущал себя в их тени петербуржец конца десятых.

Но едут. Причём, с каждым годом все больше. В отличие от разорённой войной Европы, работы в Америке хватает не только инженерам, неплохо устраиваются на новом месте и “нижние чины”. Так, в мае 1920 года, едва ли не в полном составе, прибыл в Бостон с 1916-го года расквартирований во Франции экспедиционный корпус генерала Лохвицкого. В тот же год пароход “Меррит” доставил в Сан-Франциско долгие месяцы дожидавшихся оказии (на Филиппинах !) две сотни дальневосточных “белоказаков” и членов их семей. Простой русский люд достаточно легко находил своё место в новой заокеанской действительности. Как ни парадоксально, но немаловажную роль в успешной абсорбции сыграла именно “приземленность” вновьприбывших россиян. Истосковавшиеся по мирному труду вчерашние крестьяне и мастеровые, вливались в общины земляков – представителей первой “трудовой” иммиграции второй половины девятнадцатого века. Что же касается аристократов, то им приходилось куда как труднее. В этом нет ничего удивительного, ведь люди этого склада живы атмосферой окружающего их общества не в меньшей степени, чем “хлебом насущным”. Увы, двери протестантского “бомонда” оказались наглухо закрытыми для православной элиты исчезнувшей Империи. Делать было нечего, и оказавшееся за океаном русское дворянство принялось возводить на американской земле беспрецедентный в мировой истории изгнаний “дубликат” канувшего в Лету “высшего света”. …Дворянские собрания, Казачьи округа, Полковые смотры, Русские классические гимназии и даже Пажеский корпус – все эти реплики России позапрошлого столетия, хоть и дыша на ладан, но переживут Элвиса Пресли и уйдут в небытие с последними представителями “царскосельский эпохи”. И точно также, как в самом начале не заладились отношения у оказавшихся в изгнании дворян-“белогвардейцев” с “мужиками” первой трудовой, также, но уже перед самым концом – не выйдет у русских аристократов землячества с иммигрантами семидесятых.

…Снобизм, великорусский шовинизм? Возможно – но не только. Здесь, в Америке и в Европе (друзья говорили, что и в Австралии – та же история), в высокомерной манере седых представителей теперь уже третьего поколения русских дворян лично мне отчётливо видна врожденная фобия разрушить мир “высшего света”, допустив в него “инородцев” и “кухаркиных детей”. Что ж, можно осуждать их сколько угодно, но приходится признать, что, по всей видимости, благодаря именно этой “клубной атмосфере” и в двадцать первом веке пишут друг другу с “ятями” поздравления “ко дню ангела” князья, ведущие свой род от Рюрика.

Вернёмся однако в раннее послереволюционное лихолетье, а точнее – в май 1921 года. В том нехорошем мае американская внутренняя политика практически в одночасье сделалась крайне неблагоприятной для русской иммиграции. Изменения произошли в результате принятия президентом У. Гардингом закона, резко ограничивающего въезд в США уроженцев целого ряда европейских государств. В соответствии с новыми правилами (применяемыми в основном к выходцам из славянских и православных государств), для иммигрантов устанавливались “процентные квоты”. Так в 1922 году из попавших в “черный список” стран въехать в США было позволено лишь 3 процентам от общей численности иммигрантов данной национальности, поселившимся в Штатах до 1910 года. В следующем 1923 году – только двум процентам, да и то от общей численности приехавших в США до 1890 года. В соответствии с суровым декретом, в 1922 году Америка впустила 24 405 русских, а в 1923 – всего 2,248. Позднее, в мемуарах, американские законодатели объяснят суровость принятых ими мер вероятностью проникновения на североамериканский континент “революционной инфекции”. Точно так же, но середине тридцатых, они убоятся “нацистской заразы”, отправив на погибель в Третий Рейх транспорт с беглыми немецкими евреями. Бог им судья, но… можно ли осуждать правительство страны за искреннее стремление обезопасить жизни собственных граждан? Нынче аналогичная ситуация складывается в отношении мусульманских беженцев, и признаюсь честно (отвлекаясь от темы повествования), что в этом вопросе я ГосДепу не советчик.

Между тем, не взирая на все сложности, с 1917 до 1922 года включительно в США переселились 36 896 русских – громадная по тем временам община. В этом месте следует отметить, что “Гарвардская энциклопедия американских этнических групп” тех лет указывала в статье “Русские”, что оными являются “великороссы, белорусы, малороссы, евреи Российской Империи, галицкие карпаторусы, а так же латыши, литовцы и эстонцы”. Тем не менее, не взирая на такую этническую пестроту, российские иммигранты той поры в 89 процентах отмечали свое православие и родным языком называли Русский.

Основную массу переселенцев “революционная” волна прибила к чужим берегам до конца двадцатых годов, но вплоть до самой войны будут перекочевывать в Новый Свет не прижившиеся в Европе бело-эмигранты и чудом прорвавшиеся сквозь “железный занавес” невоз-вращенцы. (Среди счастливчиков, умудрившихся ускользнуть в вот-вот окончательно задраенную дверь оказалась тётя моей мамы. В 28-ом ей и её затравленному “органами” мужу-нэпману удалось опередить винницкое ГПУ, рванув из родного местечка аж в самую Мексику.) Основными городами “русской Америки” станут Сан-Франциско – 4,2 тыс., Нью Йорк и Сиэтл – по 2,5 тыс., Чикаго – 2 тыс., Бостон и Филадельфия – в каждом менее тысячи. Не берусь оспаривать приведённую статистику, однако, на мой взгляд, при общем числе иммигрантов в 37 тысяч, указанные цифры представляются весьма заниженными. Уж не объясняется ли эдакая “недостача” исконной скрытностью наших “стреляных воробьев”, по сей день избегающих заполнения всяких казённых анкет.

Рассказывая о “революционной” волне, упущением было бы не вспомнить и о другом переселенческом феномене тех лет. Приливы, как известно, чередуются отливами, вот и в конце 20-х (начале 30х) приключилась в истории Русской Америки первая “отливная” волна. Истосковавшись по “родной сторонке”, переселенцы конца девятна-дцатого века (но чаще не они сами, но их воспитанные на лубочных сказках о “России-Матушке” дети) решили отправиться туда, где “земля – крестьянам” и “фабрики – рабочим”. Между 1921 и 1935 годами в СССР из стран Нового Света (США, Канада, Латинская Америка) в общей сложности прибыли 6 тысяч репатриантов. Трудно сказать, скольким из этих горе-романтиков удалось избежать сталинских лагерей, цифр на этот счёт не имеется, но, боюсь, что не многим. Я лично был знаком с рождённым в Америке евреем, поехавшим в своё время строить Биробиджан. По собственному выражению пожилого дважды-иммигранта, его быт в СССР “улучшался очень постепенно” – сначала лагеря, потом ссылка и уже потом вожделенная “хрущёвка”. Этот романтик вернулся в отчее Огайо лишь в конце восьмидесятых – немощным патриархом большого харьковского семейства. История “возвращенцев” повторится, но, слава богу, не в жанре трагедии давнишнего харьковчанина, а как водится – в виде фарса. Точнее, в концепции псевдо-документального фильма о бегстве из нью-йоркского кошмара в Социалистическое Отечество композитора и исполнителя Анатолия Днепрова (Гросса). В последствии за “первопроходцем” Гроссом к кормушке постсоветского шансона потянутся и другие “звезды иммиграции”. Те, кто тишком – дело житейское, бизнес – есть бизнес, мы все “ищет где глубже”, но хватило и тех, кто клял на “первом канале” с истерическим придыханием “тупых америкосов”, не сумевших оценить глубины таланта. Однако, не будем забегать вперёд, нарушая хронологию “русского прибоя”.

На очереди – следующая, полная рвущих её в клочья противоречий, третья “послевоенная волна”.