В нашем доме живет зайчиха. И вот что я вам скажу: более деликатного и нежного по своему душевному устройству создания я еще не встречала. Ее принес сын, купив в Петсторе. Почему он ее купил, и сам не знает. Такое, говорит, было настроение.
До знакомства с Матильдой – так зовут зайчиху – я, можно сказать, ничего о зайцах не знала. Я как-то даже ела зайчатину – совершенно спокойно. Теперь и представить себе не могу такую дикость. Все, связанное с зайцами, меня волнует. Ненавижу заячьи шапки. Люблю деда Мазая. Для тех, кто не знает, кто такой дед Мазай, скажу в двух словах: это был добрый, бескорыстный человек, очень любивший зайцев и спасавший их каждую весну от наводнения. Правда, каждую зиму он стрелял в них из ружья, что наводит на мысль, что дед страдал какой-то формой душевной раздвоенности…
Возвращаюсь к Матильде. Она вся рыжая, ресницы рыжие, глаза черные. Вопрос насчет клетки отпал с самого начала: таких зайчих в клетке не держат. Она поселилась в туалетной комнате (к счастью, у нас их две), а днем гуляет по спальне. Характер у нее очень приятный, но немного обидчивый. Брать в руки ее нельзя, она сразу дала понять, что не любит этого, можно гладить по головке и спинке, но уши лучше не теребить. Матильда никогда не жалуется, не просит и не требует. Мне кажется, если бы она умела мяукать или лаять, то все равно не стала бы этого делать. Она молча сидит у пустой миски (такое, к нашему стыду, случается, правда, редко), глядя на нее задумчивыми глазами, и это бьет по совести сильнее слов. Иногда она позволяет себе постучать миской по полу. Это когда ей кажется, что мы совсем от рук отбились и нас пора привести в чувство. Как-то сын дал ей морковку и, только она собралась есть, отнял ее, так, ради смеха, хотя тут же и вернул. Матильда сильно обиделась и отошла в сторону. Два часа не притрагивалась к еде, как мы ее ни упрашивали.
Однажды, чтобы скрасить ее однообразную квартирную жизнь, мы вынесли ее на балкон подышать свежим воздухом и оставили там на час. Это было в начале лета. На второй день мы ее снова вынесли. На третий день она впала в депрессию. То ли уличный шум на нее подействовал, то ли свежий воздух, а может смутил душу извечный зов свободы… Кто знает? Но намучились мы с ней основательно. Заячья депрессия – страшное дело. Она перестала есть, пить и обращать на нас внимание, т.е. всем своим видом давала понять, что ей надоела жизнь.
Самое опасное при депрессии у зайцев то, что от недоедания у них перестает действовать кишечник. Если в течение двенадцати часов заяц, извините, не покакает, то может умереть от необратимых биохимических процессов, развивающихся в организме. Прочтя это в интернете, мы помчались с Матильдой в ветеринарную клинику. Там ее быстро уложили на стол и влили в рот какую-то жидкую кашу с помощью шприца (без иглы), предварительно замотав ее в полотенце, чтобы не брыкалась.
Теперь нам предстояло проделывать все это дома, три раза в день, так долго, пока сама не начнет кушать, кошмарная процедура! Матильда отчаянно вырывалась и даже кусалась в ответ на наши попытки завернуть ее в полотенце. Мы удивлялись, откуда у нее берутся силы. Когда нам удавалось наконец ее обездвижить, она стискивала зубы, и еда из шприца проливалась мимо, не попадая в рот. Приходилось начинать все с начала, врагу не пожелаю такого! Наконец, на седьмой день, поняв, что мы от нее не отстанем и не дадим спокойно умереть, а будем бороться за ее жизнь отчаянно и упорно, она начала есть понемногу сама.
На этом этапе в процесс выздоровления Матильды включилась магия, точнее, шаманство. Есть, оказывается, шаманы для животных, их можно найти в интернете. Я к таким вещам отношусь скептически, но дочки, загоревшись идеей, дозвонились до двух шаманов, один из которых брал за визит $100, другая $40. Договорились с последней, и она пришла к нам в дом.
Это была худая канадка лет тридцати пяти, в джинсах, с беспокойными глазами и неулыбчивым ртом. Она сказала, что работает шаманкой семь лет. Я думала, что шаманами могут быть только индейцы. Она на них не была похожа. Но я все же спросила, не передались ли ее шаманские знания от старой бабушки-индианки. Она сказала, что в ее роду были только французы и немцы, а шаманству она выучилась в институте. Оказывается, в Канаде есть специальные институты, где проходят шаманство. Есть разные программы: шаманизм для людей, шаманизм для животных, есть даже магистратура в шаманстве. Но ей это было уже не по карману, надо было зарабатывать на жизнь.
Шаманка прошла к Матильде, села рядом с ней на пол и заговорила тихим, тоскливым голосом. Что она говорила, я не могла расслышать. Матильда сначала отошла в угол, потом подвинулась к ней и разрешила себя погладить. Шаманка обернулась к нам и, кивнув на Матильду, сказала: “Она говорит, что хочет брокколи”. И ушла, получив свои $40. Ну, а я пошла и купила брокколи. Матильда съела кусочек с большим аппетитом. Через пару дней она была уже здоровой. Дочки уверены, что это благодаря шаманке. А я думаю, что и так бы поправилась.
Прошло пять лет и, слава богу, ничего такого больше с ней не случалось. Правда, время от времени она становится какой-то тихой, задумчивой. Что одолевает ее голову, бог знает. Может, думает об одиночестве, о короткой заячьей жизни, или ее мучает мысль, что она никому не нужна…
Несмотря на свою, очевидно врожденную, склонность к меланхолии, Матильда в целом существо общительное и дружелюбное. И удивительно деликатное. Она не заходит в спальню без приглашения, хотя дверь туалетной комнаты всегда открыта. Приглашением служит дорожка, которую я раскладываю между кроватью и дверью, а на ночь ее убираю. Утром, когда муж уходит в ванную бриться, я стелю этот “red carpet” и снова ложусь. Она осторожно выходит, глядя внимательно мне в лицо, чтобы понять, действительно ли я жду ее и буду рада ее компании, или зову из вежливости, а на самом деле мне не до нее. Она это каким-то образом улавливает (не дай бог показаться навязчивой!).
Если она убеждается, что я никуда не спешу и встреча наша обещает быть неторопливой и взаимно приятной, то, потоптавшись немного, скорее для вида, она прыгает на кровать и устраивается поближе к моей руке, чтобы я могла ее гладить.
А еще надо с ней разговаривать, она любит, чтобы с ней разговаривали. Я глажу ее по головке и говорю, что она самая хорошая, самая красивая, самая тактичная зайчиха на свете. А она, разомлев от блаженства, скрежещет зубами, что у зайцев является выражением полнейшего удовольствия, как урчание у кошек. Потом я говорю о погоде, о доме, о детях… Но бывает, что я молчу. Не всегда же хочется разговаривать с зайцем. Иногда просто не до того… Тогда она обижается и уходит. Или начинает грызть одеяло. Это, можно сказать, ее единственный недостаток. Но у кого их нет? Зато какое удовольствие наблюдать, как она моет уши. Сядет на задние лапки, оближет передние, свесит ухо, наклонив голову набок, и гладит его сверху вниз двумя лапками. Потом свесит другое ухо и моет таким же образом.
Здесь я, пожалуй, остановлюсь, хотя еще много всего могла бы рассказать о Матильде. Но не рискую я дольше занимать ваше внимание такой, пустячной на фоне других, заячьей темой. Добавлю только несколько слов об одном событии, не побоюсь сказать – шедевре в области искусства, которое произвело на меня глубокое впечатление. На телевизионном шоу “So you think you can dance” года три назад показывали танец, поставленный талантливым американским хореографом Уэйдом Робсоном: “Homage to all of the Rabbits, who died in the hands of incompetent magicians” (танец посвящен памяти зайцев, погибших от рук некомпетентных магов). Каково, а? Я потом его много раз на YouTube смотрела.
Сначала зайцы, ну, танцоры в заячьих масках, оплакивают очередную жертву бездарного фокусника и печально танцуют вокруг гроба, из которого свисают длинные уши. Потом траурное шествие переходит в марш-протест. Зайцы кружатся в гневе, всё больше и больше ускоряя темп, простирая руки к небу и давая понять, что терпению их пришел конец. В конце они вновь собираются вокруг гроба, трогательно прощаются с усопшим и скорбно опускают уши. Гениально!
Да, вот еще. У моих знакомых тоже есть заяц (это, разумеется, совпадение, а не принцип подбора знакомых), но его поведение совершенно не укладывается в рамки общепринятых представлений. Этот заяц буквально терроризирует их пса – громадного немецкого дога. Ходит за ним по пятам, бросается на него и даже кусает. А дог на свою беду удивительно благодушен и терпелив. Днем он старается не попадаться зайцу на глаза, да и хозяева не дают его в обиду. Но ночью, стоит ему вздремнуть, как заяц подкрадывается к нему и кусает за ухо. Поэтому зайца теперь запирают на ночь в чулан.
Ну вот, пожалуй, и все. Если мне удалось у кого-нибудь вызвать интерес к заячьему роду, а может и желание познакомиться с ним поближе, значит не зря я все это писала.
Тем более, что мне было приятно писать о Матильде.
