(Окончание, начало в N 778 и 779)

Вот мы и в Ленинграде – Санкт-Петербурге (звучит непривычно, хотя, конечно, красиво). Я была здесь сто лет назад, почти ничего не помню. Самолет подруливает к зданию аэропорта Пулково, на котором написано: “Добро пожаловать в Санкт-Петербург, город-герой Ленинград”.

– Знаешь, почему он герой? – спрашиваю дочь.
– Да, читала… и про эту девочку: “Умерли все. Осталась одна Таня.” Страшно…
– Очень…

Нас встречают двоюродная сестра с сыном, которому сорок, сестра старше меня лет на пятнадцать. Муж ее скончался, сын развелся с женой, внуку Гоше 14 лет.
-Tы похудела! – говорит мне сестра, – в скайпе, вроде, не такая худая. А ты совсем взрослая, красавица, – говорит она дочке.
-Да и племянник у меня красавец, – говорю я, – наверное, от женщин отбоя нет.
Он, смущаясь, улыбается.
-Что толку, – вздыхает сестра, жизнь-то не устроена…
-Мам, люди с дороги, устали… Ей дашь – с утра до вечера будет говорить об этом.
-Конечно, пока жива, хочу, чтобы женился, что тут странного, кто тебе обеды варить будет?
Мы едем в сторону центра, они живут в районе станции метро “Балтийская”, это в трех остановках от Невского. Подъезжаем к дому, поднимаемся на третий этаж. Квартира старая, с длинным коридором, когда-то была коммуналкой. Сестра греет толму, накрывает на стол: лаваш, тархун, бастурма, племянник приносит коньяк.
-Тут недалеко армянский магазин, – объясняет он.

Ночью едем к мостам смотреть разводку. Сначала к Дворцовому. На набережной толпы людей, не протиснуться, все ждут чуда. Мост блестит в темноте огнями, рядом роскошный Зимний с ночной подсветкой – красиво, как в сказке! Наконец находим щель, пробиваемся в первый ряд зрителей, как раз вовремя: мост медленно делится пополам, обе части плавно поднимаются вверх, фонари из вертикального переходят в горизонтальное положение – удивительное зрелище! Все вокруг фотографируют, мы – тоже. Налюбовавшись, едем к другому мосту – Троицкому, а он уже стоит в небе дыбом – картина неописуемая! Потом – к Литейному. А на Неве полным ходом идет навигация: корабли большие, маленькие, катера, баржи – идут друг за другом сквозь распахнутые мосты. Где еще увидишь такое? Ленинград – уникальный город!
На другой день, позавтракав, отправляемся в Эрмитаж, там длинная очередь. Сестра стоит в очереди, мы гуляем вокруг Зимнего, идем к каналам, любуемся мостиками.
– Я могу здесь ходить часами, – говорит племянник, – и по Невскому…
– В Ереван вернуться не хочешь?
-Нет, еду туда, скажем, на месяц, там, конечно, родня, кое-кто из друзей остался, другие разъехались, но меня сразу тянет обратно, сюда, это мой город.
-Ну, вы живете здесь как-никак уже лет двадцать.
– Не поэтому… я почувствовал, что он мой, с первых дней, как увидел. У него мой характер.
– Величественный и грустный…
-Нет, – смеется племянник, – скорее, задумчивый. Вот Москву, например, я не люблю, для меня она слишком шумная и пестрая.
-Я люблю Москву, – говорю я.
-Я тоже, – говорит дочь.

Эрмитаж потрясает великолепием. Проводим там пять часов, смотрим залы выборочно, голова под конец идет кругом, перестает воспринимать художественные ценности, ноги гудят, больше выдержать невозможно… Приятным открытием стал Морис де Вламинк. Его “Город на берегу озера” завораживает, остальные три или четыре картины тоже. После Эрмитажа едем домой передохнуть и пообедать. Сестра заранее наготовила столько еды, что хватит на месяц: печеные баклажаны, перец, блинчики с мясом, толма с виноградными листьями, толма постная – с капустными, гата.

Племянник говорит с кем-то по телефону.
– Это Рома, теперешний муж Ани, – поясняет сестра, – один остался с Гошей, Аня уехала в Ереван, нашла там работу на радио. Она ленинградская армянка, родилась здесь, но любит Ереван, Гоша тоже обожает, каждое лето едет туда к нашим. Завтра его увидите, на выходных к нам приходит. Такая умница, единственный в школе среди всех девятиклассников получил особую грамоту (кроме обычной, за успеваемость): “За порядочность, честность и благородство” – так и написано. Классрук говорит, что если в школе кто-то дерется, он разнимает, старается примирить, его уважают, слушаются. Рома тоже к нему хорошо относится. Гоша с ним дружит. А Аня взяла и уехала, такая натура, сама не знает, чего хочет. Она и с Ромой уже, вроде, разводится. Жалко ее, она неплохая, добрая, но в голове ветер, своими руками жизнь себе портит. А как проблема какая-нибудь, звонит Араму. Когда отец у нее скончался, ей не Рома помог с похоронами, а Арам все сделал. Рома тоже звонит ему, если что-то случается. На днях подвернул ногу, ходить не может, Арам повез его к доктору. И теперь звонит.
– Что там у него? – спрашивает она сына.
-Говорит, нога еще больше распухла.
Сестра берет у него трубку.
– Рома, очен болит? – спрашивает она, говоря по-русски с сильным акцентом, у нее армянское образование.
-Положи туда лук, мэлко-мэлко нарэж и завяжи бинт! Скажи Гоше, пуст завяжет.
Далее следует еще несколько советов.
-Совсем растерялся без Ани, – говорит сестра, качая головой, и передает трубку сыну.

Мы с дочкой улыбаемся. Какие чудесные отношения! Как в показательном шоу.

-Вся родня Ани обожает Арама, – продолжает сестра, – у ее тети хорошая дача под Ленинградом, они часто нас приглашают. В прошлые выходные мы туда ездили на три дня, они уговаривали еще остаться. Я сварила клубничное варенье, у них хорошая клубника (сейчас будем чай пить с вареньем). С Ромой так не дружат. А про Арама говорят: наш мальчик. Анин дядя всегда поднимает тост за Арама, говорит: “Как бы нам найти хорошую жену для нашего мальчика?”
Арам между тем договаривается с Ромой, что приедет вечером и привезет кое-что из еды. Потом обсуждает вопрос выгуливания собаки (у них еще и собака) на выходных, когда Гоши не будет.
-Соседи будут выгуливать? Хорошо.
-Повезешь ему толму, я сейчас положу в миску, – говорит сестра.
-Что делать? – пожимает плечами Арам, положив трубку и обращаясь к нам, – он очень внимателен к Гоше, по математике с ним занимается и вообще…

Потом мы едем смотреть соборы (сестра остается дома, ей трудно долго ходить): Исаакиевский с малахитовыми колоннами, грандиозный Казанский и Спас-на-крови, немного похожий на храм Василия Блаженного. Исаакиевский – совершенство! Невский проспект – романический (от слова роман) и изысканный, как костюм от кутюр, сшитый с безупречным вкусом. Успеваем заскочить до закрытия в пироговую “Штолле”, пробуем вкуснейшие пирожки с грибами и ягодами (впечатление от города-любого- неполное без такого рода проб).

Потом идем к Дворцовому мосту, проходим по линии стыка, выходим к Стрелке Васильевского острова, гуляем по набережной, садимся отдохнуть под сфинксами…Оказывается, их в свое время хотели приобрести не только русские, но и французы, и даже успели купить, пока русские раскачивались, но тут, к счастью, произошла очередная французская революция, не то стояли бы они не на Неве, а на Сене.

Одиннадцать часов вечера, а все еще сумерки – в Ленинграде затухают белые ночи. Арам везет нас домой, сам едет к Роме.
Утром следующего дня едем в Петергоф, все плюс Гоша – “порядочный, честный, благородный” – высокий худой паренек в очках, с застенчивой улыбкой. Как это он разнимает дерущихся?!

Петергоф – феерический, неправдоподобно красивый. Дочка буквально стонет: столько красоты, говорит, в нее уже не вмещается…
Ну вот и все, наше время вышло. Что такое два дня, тут и месяца мало… Хочется лучше узнать Ленинград, Арама, Гошу, сестру, которую я, в сущности, мало знаю… На короткое время они вошли в нашу жизнь, мы в их… Но нам пора в аэропорт. Прощай, Санкт-Петербург, город-герой Ленинград!

Вечером прилетаем в Москву. Дочкин чемодан уже в гостинице – какая радость! Впереди еще два дня. На утро у нас спланирована прогулка по центру, вечером идем в Большой театр на “Иоланту”. Последний день – Пушкинский музей (Третьяковка закрыта на ремонт), Арбат, может еще что-то, если будет время.

По Красной площади ходить всегда радостно. Кремль такой нарядный: красно-бело-желто- золотой. Собор Василия Блаженного – вообще картинка, весело смотреть на него. Нас сопровождает племянница. Мы идем по каким-то маленьким улочкам и переулкам, с маленькими церквушками, заходим в кафе, кушаем блинчики с рыбой. Потом она ведет нас в одно необычное место – маленькую библиотечку, где продают ноты и музыкальную литературу, а на втором этаже рядом с полками примостилось мини-кафе в 5-6 столиков, там готовят какое-то особенное мороженое. Это одно из ее любимых мест, она часто приходит сюда с друзьями. Мы заказываем мороженое – оно ужасно вкусное. Славная девочка моя племянница!

Вечером идем в Большой театр. За час до начала встречаемся с Динарой, в театр она не пойдет, уже видела “Иоланту”, но не встретиться мы не можем, когда еще представится случай. Вот она, стоит перед входом, смотрит по сторонам, нас ищет. Вроде не изменилась. Привет, привет! Сколько зим, сколько лет!
-Ты совсем не изменилась, – говорю ей, хотя вблизи все стало заметно…
-Ты тоже, – говорит она б одрым голосом, – подумать только, сколько лет не виделись! А ты не пополнела, не то что Лиза, совсем уже шар! Как живешь, муж, дети? Это твоя младшая? На тебя похожа! Как летит время! Моей Светке уже тридцать, с мужем развелась, детей нет. Все внимание и любовь – машине, у нее “Форд “, Родькин подарил. Он очень внимателен к ней, хотя у него семья и ребенок, сын, но ей он ни в чем не отказывает, балует.
– А ты сама как? – спрашиваю.
– Лучше всех. Работаю, устаю, здоровье пошаливает, на личном фронте без перемен. Ну, есть какие-то ухажеры, с одним жила пять лет, потом разошлись, не вышло…Все не то, понимаешь, мужчины какие-то мелкие, мелочные, я не могу так, не говорю, что сама без недостатков, нет конечно, но я не мелочный человек, Родькин тоже не мелочный, хотя сволочь… А может я тогда была глупая…

Мы шагаем по улочкам вокруг Большого театра, но нам уже пора в театр. Прощаемся, обещаем писать друг другу, она дарит мне русский сувенир – палехскую брошь, очень красивую, я ей -канадский сувенир – кленовый сироп в стеклянном флакончике в виде кленового листа…
Большой театр великолепен: позолота, бархат, люстры. Смотрим, любуемся, но уже без уездной восторженности, глазами, привыкшими к роскоши.

Оперу П. И. Чайковского “Иоланта” я никогда целиком не слушала, только арии. Музыка очень красивая, солисты поют неплохо, внешний вид, конечно, не соответствует образу. Юная Иоланта – тучная, средних лет сопрано, юный рыцарь Водемон – тучный, средних лет тенор. Это еще ладно, зритель, идущий в оперу, привык к таким несоответствиям. Но вот сцена с розами меня удивляет. Я имею в виду либретто (его написал брат Чайковского, взяв за основу сюжет драмы Г. Герца “Дочь короля Рене”).

Вот что там происходит: Водемон, влюбленный в Иоланту, не знает, что она слепая и просит сорвать для него красную розу на память. Она, улыбаясь, срывает белую. Водемон, рыцарь на редкость бестактный, поет, что, мол, вроде ясно дал понять, что хочет красную. Она поет, что, мол, не понимает, в чем дело, вроде цветок как цветок, но если ему не нравится, пусть вернет эту розу, она сорвет для него другую. Не-ет, поет Водемон, эту розу я оставлю себе, она мне очень дорога, хоть и белая, но я теперь уже принципиально настаиваю на красной (может я не совсем точно цитирую, однако смысл передаю правильно). Она, понятно, дает ему опять белую, так как стоит рядом с белым кустом, бедняжка. “Я красную просил сорвать!”- орет Водемон, сверкая глазами. Она, ужасно нервничая, срывает подряд три белые розы. Водемон, дубина этакая, вместо того, чтобы поблагодарить ее и отстать наконец от девушки, хватает цветы и поет на высоких нотах, что у него этих белых роз уже букет набрался (трясет им над головой), а он хочет красную, красную, неужели трудно понять?! Иоланта, уже на грани истерики, вопрошает, мол, что значит “красная”? Тут только он начинает догадываться о ее зрительном дефекте, и поэтому задает вопрос, хуже не придумаешь: сосчитайте, говорит, сколько у меня в руке роз?

В общем, совершенно, на мой взгляд, безобразная сцена. Однако Иоланта после нее по уши влюбляется в Водемона и даже прозревает от сильного стресса. Потом выходит за него замуж. В остальном опера производит хорошее впечатление, мы, можно сказать, очень приятно проводим вечер.

Утром, встретившись с племянницей, идем в музей Изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Бродим по залам, здесь как-то спокойнее и уютнее, чем в Эрмитаже, уже устали, но не хочется уходить. Выбираем по одной картине и уносим с собой из музея. Мысленно. Дочка выбрала “Красные виноградники в Арле” Ван Гога, племянница – “Голубые танцовщицы” Дега, я – “Скалы в Бель-Иле” Моне.

Это наш последний день в Москве, мы гуляем по Арбату, сестры с племянником приехали из Зеленограда, чтобы провести с нами еще пару часиков, мы обедаем в ресторанчике. Потом – прощание… грустно, ох, очень грустно…
Мы снова спешим в аэропорт. Если б только можно было так не спешить… Прощай, Москва!
Мы летим в самолете. Впереди – Ереван.
-Что тебя больше всего удивило в Ленинграде? – спрашиваю дочку.
– Разводные мосты.
-А в Москве?
– Не знаю… Наверное, тот мужчина… взял чемодан и понес, молча, без улыбки, не для “спасибо”. И эта соседка, Рита, позвала нас в дом, чужих людей, так просто… У нас (имеется в виду Канада) сказали бы “sorry”, улыбнулись и прошли мимо. Такая разница…