Мишкин неотступно думал о Родине. Где-то с весны прошлого года.
Родина, сказочная красавица с русой косой и ясным взглядом голубых глаз была в опасности. Он это чувствовал нутром. Какие-то злобные нелюди постоянно мешали ей жить: то нападут, то революцию устроят, то просто мелко и подло гадят из-за угла, и некому встать на ее защиту. Все, кто должен был бить в набат и звать народ на бой, чтобы, не щадя живота своего, постоять за нее, окопались на теплых местах, жрут в три горла, сладко спят и норовят побольше украсть и спрятать за бугром. Да и по роду-племени многие, хоть и говорят по-русски, какие-то скользкие, подозрительные – не наши это люди. Если копнуть, у кого отец, бабка или мать из Ротшильдов или Кагановичей. Что-то говорят, лопочут, суетятся, а нет им веры. И везде они – на радио, в газетах, на эстраде, на телевидении. Постоянно всем недовольны, все ругают, вечно ко всему в оппозиции. При этом только языком работать умеют и никогда среди них не встретишь ни дворника, ни сантехника. Раньше врачи и учителя тоже сплошь из них были, всякие музыканты и партийные работники. Вот, говорят, Горбачев и Ельцин тоже из них. Сталин понял эту опасность, взялся было за них, но не успел. Убили его. Все эти либералы, олигархи – тоже они, хоть и замаскированные.
