Не успел до отъезда доллары обменять на евро. С одной стороны – безалаберщина и чудовищный просчёт, отобравший драгоценную пригоршню отпускного времени, но ведь с другой – счастливая (впрочем, как вам сказать) возможность быть лично представленным итальянской банковской системе. Ммм-да… Дверь в банк, в провинциальный поселковый банк, можно было снимать в фантастическом фильме про телепортацию. Наружная створка нехотя впустила меня в “шлюзовый модуль” и наглухо закрылась, секунд через двадцать после этого расположенные по периметру потолка объективы осуществили скорее небольшую фотосессию, нежели обычное фотографирование. Лишь после этого, опять же крайне нехотя, сработала “впускательная” створка. …И тут я подумал (я не шучу, я так действительно подумал и даже чуть было не ушёл), что несмотря на все вышеописанные предосторожности, допущен был не в банк, а в поликлинику. Такое ощущение возникло из-за того, что слишком много людей, при этом большей частью пожилых, сидело на выставленных в длинный ряд сиротских каких-то табуреточках. И позы, и лица сидящих не выражали нетерпения, столь свойственного клиентам американских банков. Отчётливо чувствовалось, что люди эти, точь-в-точь как “по-талончиковые” пациенты советских поликлиник, изготовились провести на табуреточках день. Ну, типа, как бы в понедельник у них – рынок, потом готовка и уборка; вторник – поездка к сестре в Санта Маргариту и покупка плаща на осень; а среда – банк, и всё. Клерки (кассирами этих персонажей язык не поднимется назвать) располагались в величественных позах бюрократов чуть повыше средней руки за тремя массивными столами, многослойно укрытыми кипами бумаг. Посреди бухгалтерских натюрмортов торчали фотографии родных, бутылки с газировкой, компьютеры и …арифмометры. Тем из вас, кто не совсем в курсе, что это за “гаджет” такой и какие у него, прости господи, “аппликейшинс”, я и объяснять не стану, добавлю лишь, что колориту эпохи “ревущих семидесятых” соответствовал так же и внешний вид обоих банкиров. Именно “банкиров”, потому что третьей в их компании была “банкирша”, и врожденный такт автора не позволяет ему обсуждать внешний вид дамы элегантного возраста.

Один из клерков-мужчин явно “косил” под капитана Катаньи. Как и герой этого справедливо забытого итальянского сериала, он был одет в излишне мятый пиджак, маслянистые полуседые волосы небрежно закидывал на затылок, и не то чтобы скрывал, но явно бравировал нешуточным похмельем. Второй был бритым налысо крепышом в яркой (ещё чуть-чуть – и в адидасовской) спортивной кофте. Невзирая на аншлаг, подателями челобитных занимались лишь двое – дама в летах и капитан Катаньи. “Спортсмен” сосредоточенно копался в бумажных завалах, и, судя по важному копанию и по время от времени шебуршащему на тумбочке факсу, его квалификация считалась слишком высокой для приёма собравшихся нынче простофиль. Справедливости ради отмечу, что приём посетителей происходил без логично вытекающего из приведённой мизансцены хамства. Нет, упаси боже, никакого “американского” подобострастия к клиентам никто не изображал. Покровительственно-панибратской манерой общения с “пациентами” итальянские банкиры и впрямь напоминали утомлённых крестьянской дикостью земских врачей, очень старающихся не обидеть этих седых полудетей, с суеверным ужасом озирающихся на склянку с зелёнкой.

Вы спросите, почему я не ушёл, ведь за окнами медным купоросом переливалось Средиземное море, и включённый в гостиничную цену божественный завтрак безнадёжно подходил к концу, и, в принципе, чёрт с ним, с этим “кэшем”, ведь всюду можно платить кредиткой.

…Гордись читатель, твой преданный делу репортёр не покинул банк по той же самой причине, по которой Миклухо-Маклай не вернулся на палубу фрегата, едва ступив на проклятый остров. И я, точь-в-точь как он, был щедро вознаграждён за проявленное терпение. Маклай – через год, трогательной любовью людоедов, я – через час, паническим ошеломлением банковских эскулапов. Сперва я оглушил вальяжного Катаньи апперкотом английской речи и уже затем поверг его в глубочайший нокаут природой своего реквеста. При этом любопытно, что городок – хоть и маленький, но ведь крайне туристический, и, казалось бы, обмен иностранной валюты должен являться тут рутинным делом.

…Увы, отнюдь… До сих пор не нахожу этому логического объяснения (растолкуйте, если знаете, в чём секрет), но даже если не первым “валютчиком” оказался я в долбаном этом банке, то, судя по случившемуся переполоху, никак не третьим. Сначала кассир долго мобилизовывал всю свою похмельную волю и хваленое европейское полиглотство, дабы дотумкать, чего именно добивается от него сей чужеземец. Затем, передав меня по инстанции даме, он громко и с выражением объяснял ей что-то на родном языке. При этом старички на табуретках примолкли и, радуясь негаданному разнообразию, пялились на меня, словно свердловские колхозники на свежеподбитого Пауэрса. Сочувственно дослушав Катаньи, дама сказала: “бабене” и отвела меня аж к самому “Спортсмену”.

Нет, я, ей-богу, ничего не преувеличиваю. Ведь именно в этом и заключается квинтэссенция жанра путевых заметок – в ароматной правде, в неиспорченной литературными специями действительности, которая несравненно вкуснее “фаст-фуда” посредственного вымысла. И ещё: дело – в принципиально важном для меня уважении читательского интеллекта, не заслуживающего “развесистой клюквы” авторских фантазий.

Говорю это лишь для того, чтобы вы поверили во всё произошедшее далее. После снятия фотокопий первого и второго разворотов паспорта, после долгой какой-то писанины и её же тщательного фотокопирования, мне были предоставлены на подпись документы в количестве, сравнимом с числом бумаг, заполняемых для получения американского моргича.
Ах да, чуть было не забыл! В завершение бритый пояснил, что правила итальянского банка не позволяют менять на европейскую валюту более пятисот долларов США. Верно оценив гамму перехвативших дыхание чувств, он (то ли попытавшись достучаться до моего варварского сознания, то ли чтобы по возвращению в родные джунгли передал я его слова себе подобным) отчеканил буквально следующее: “Чтобы в банке деньги не кончились”, и милостиво добавил: “А надо будет ещё – приходи завтра”.

Для чистоты этнографического эксперимента (ох уж эти лавры Миклухи-Маклая), я попытался уломать лысого, сочинив историю про то, что не завтра, а именно сегодня требуется заплатить тысячу за отель, что самолёт мой уже через пару часов, что нету у меня кредитки, что в гостинице доллары (и это чистая правда) не принимают. … Фигли, ой ли, накося… Бритый под Муссолини страж всей европейской наличности был непреклонен. И вновь гордись выдержкой земляка читатель: не промолвив ни единого слова на сильно попросившемся наружу родном языке, я приступил к процессу обратной телепортации в мир здравого смысла.