Она вошла в комнату стремительно, как выходит на сцену, и с ходу попросила поменяться местами: «Я должна сидеть в углу и наблюдать, что происходит, я же думаю, что за мной шпионят». — «Вы боитесь призраков или выстрела в упор?» — «Что мертвых бояться? Бояться нужно живых!». Мне показалось, что она перешла установленную самой же для себя границу откровенности, и я заплатила ей взаимностью: «Меня преследует страх умереть от голода, тоже не лучшая на свете фобия».
Так с обмена взаимными откровениями о смерти начался наш с Дианой Арбениной разговор о любви, причиной которого стал новый альбом лидера «Ночных снайперов», который она презентовала недавно: «Выживут только влюбленные». Вернее, это была откровенная беседа о любви и ненависти, о счастье и невозвратных потерях, о времени и вечности. То есть, о том маховике, который носит скромное название «жизнь».
Арбенина, как обычно, была предельно откровенна, а мне почему-то хотелось ее обнять и поцеловать в щеку. Просто так, по-дружески, по-бабски.
— В последнее время вы сильно изменились.
— Что вы имеете в виду?
— Стали очень женственной, поменяли образ…
— Я ничего не меняла.
— Достали из себя, изнутри?
— Из себя, конечно, верно подмечено. Но кроме внутреннего состояния есть обстоятельства, которые провоцируют тебя на изменения. В моем случае это любовь.
— Вы сейчас производите впечатление человека, за которым ухаживают…
— Ай, не надо меня смущать!
— А раньше складывалось ощущение, что ухаживаете больше вы…
— Ухаживаю, ухаживают, да. Вы угадали.
— За вами интересно наблюдать, ломать стереотип восприятия вас.
— Надо отказываться от стереотипов. Все очень зависит от того, кто с тобой рядом, от того, кого ты любишь, от того, кто любит тебя. Никаких других причин нет. Я выпускаю эту пластинку и думаю: «Господи! Где я была раньше-то? Все это время…» Почему я об этом не пела? Хотя я пела о любви, но по сравнению с тем, что я сейчас испытываю, это был детский лепет.
— Может, вы просто человек позднего взросления?
— Возможно. Еще знаете, какая штука: вот родились дети, надо было повзрослеть, а я как-то скинула. Я родила в 35 лет и обнулилась до двадцати. И они отнюдь мне не прибавили лет. Ну ответственность, это понятно, но я от этого не отказываюсь. А вот ощутить себя возрастной женщиной, такого нет и не было. Я одна из немногих, кто стоит на сцене и говорит громко, что мне 41 год. Мне 41 год, и при этом во мне такой себя полет! И я думаю: «Как хорошо, что я именно такая! Раньше я была неинтересная, зажатая, закрытая, недолюбленная, в общем, ни о чем».
— Это неправда, вы себя недооцениваете.
— Может быть. Мне другие люди тоже говорят, что я себя недооцениваю. Но лучше недооценивать, чем переоценивать, я так думаю.
— И тем не менее, вас пугает течение времени?
— Я ко времени отношусь с большим уважением, и я его боюсь, конечно. Это самое чудовищное, что может быть с людьми, начиная с фотографий и заканчивая бесконечно коротким отрезком жизни между твоими началом и концом. Я очень остро это воспринимаю. И, несмотря на то что я в своей жизни хоронила, я не могу понять феномен смерти как таковой. Вот был человек — и его нету. У меня мозг с этим не справляется. И, несмотря на то, что я спокойно говорю про свой возраст, я безмерно боюсь времени. Я не хочу умирать, я не хочу стареть. Но говорю об этом открыто. И, может быть, поэтому у меня все со временем в порядке, оно меня щадит. Несмотря на то, что я с собой делала…
— Досталось вам от себя?
— Вы себе не представляете, что я с собой успела сделать в свои короткие 40 лет. Насиловала себя наркотиками, резала себя, постоянно издевалась над своим сознанием, над своим телом, над своим лицом. Но, на мой взгляд, я выгляжу достаточно хорошо, потому что я постоянно с ним общаюсь — со временем. И я его действительно очень уважаю. Но, опять же, как уважают деньги. Вот я уважаю деньги. Я их не боюсь и перед ними не робею и не заискиваю. Сколько их есть, столько и есть. Я никому никогда не завидовала, я ничего не хотела такого, что я не могла себе позволить. То же самое со временем. Это такие странные, одушевленные для меня, я бы сказала, люди. Эти категории для меня абсолютно материальные. И мне с ними вступать в диалог зачастую намного интереснее, чем с людьми.
— Вы так относились к себе раньше, потому что не любили себя?
— Может быть. Да я вообще не подарок была, конечно. Я и сейчас-то… Но сейчас как-то побережнее уже с собой. А раньше вообще ужас.
— За что вы так с собой?
— Не знаю.
— Вы себе, может быть, за что-то мстили?
— Я не знаю. Я вот смотрю на детей и думаю: «Боже мой! Как я буду их от этого ограждать?». Но нет ответа на этот вопрос.
— Но, может быть, вы, извините, не росли в такой атмосфере любви, как они?
— Нет! Я росла в атмосфере любви!
— Значит, это идет не из детства?
— Детство у меня было счастливым. И, несмотря на то, что меня воспитывал двор, у меня еще были и есть любящие родители. И у нас никогда в доме не было того, вообще даже намека на то, что я делала дальше по приезде в Питер. Почему я это делала? Я знаю. Может быть, среда, кстати. Может быть, этот идиотический стереотип: «секс, драг энд рок-н-ролл!». Все это, судя по всему, мне нужно было пройти. И сегодня я совершенно спокойно оглядываюсь назад и могу сказать: мне это неинтересно, я все знаю уже. И ничего лучше незамутненного сознания для творчества нет. Но, к чести моей, могу сказать, что я никогда не писала под кайфом.
— Никогда?
— Никогда. Как только я что-то принимала, у меня сразу отбивало охоту писать. Потому что существуют какие-то другие моменты, которые тебя занимают. И мне так удивительно, когда люди пишут под кайфом. Все думаю: «Как у них так получается?».
— Значит, стереотип, что творческому человеку нужен допинг, неверен? Можно быть талантливым и вести совершенно нормальный образ жизни?
— Я думаю, да. Ведь спиваются не только артисты или рок-герои. Очень много алкоголиков заурядных, бытовых. Наркотики — это болезнь.
— Дети способствовали вашему просветлению?
— Дети вернули меня к себе, я стала совершенно нормальным человеком. Жить просто и чисто — в этом есть кайф. А потом, конечно же, о какой любви может идти речь, когда ты постоянно занимаешься каким-то разрушением? Любовь — это созидание.
— Дети осознают вашу значимость? Или мама и мама?
— У Темы проскальзывает сейчас: «Наша мама – самая главная! Маму все знают!». Это он любит залепить. Но тут Марта: «Маму знают не все!».
— Марта — голос совести?
— Голос разума, скорее. Мы недооцениваем детей. Они маленькие, но все впитывают, они и взрослеют именно потому, что начинают понимать, что происходит. Марта очень сильно косит под меня. Во всем старается быть похожей. Даже запихивает руки в карманы. Я, может, также хотела быть на маму похожа, я этого не помню, надо у нее спросить. Но Марта — это просто четко. Они хорошие дети. Пока они нормально двигаются, туда, куда надо. Тема только капризный чуть-чуть.
— Как в вас это уживается: мама — звезда, мама — творческий человек и мама как мама?
— Я — не звезда. Мы «Маленького принца» читаем, там все про звезды. И я у них просто мама. Единственное, могу рявкнуть, если пишу: «Подождите, пожалуйста, я сейчас занята!». И они должны ждать. Я хочу, чтобы они осознали: у меня есть любимое дело. Я пишу песни, и мне очень плохо, если я их не пишу. И у меня есть концерты, которые мне нужно играть, и не только для того, чтобы зарабатывать на санки или на велосипед, а потому что я, благодаря этому, счастлива. Гастроли мои они переживают с болью, конечно. Тимоша, как маленький ворчливый старичок, ходит за мной и повторяет: «Вот, не успела приехать, уже уезжает!». В третьем лице, заметьте.
— Чем ваш новый альбом отличается от предыдущих?
Он ничем не связан с ними, кроме снайперского стиля, который, я вдруг поняла, существует. Этот альбом — а он тринадцатый — не имеет, на мой взгляд, аналогов во всей нашей дискографии. Единственно, по силе чувства он каким-то образом напоминает мне «Цунами», но в «Цунами» не было такой бешеной музыкальности и мелодичности, я бы так сказала. И мне очень нравится наш состав. Денис Жданов, он классный гитарист: талантливый, тонкий. Митя Горелов — рок-музыкант до мозга костей. Сергей Макаров, который, кстати, эту пластинку писал и продюсировал, наш басист.
— Все песни в альбоме только о любви?
— Нет, там разные настроения есть. Есть песня «Джаггер», я написала ее, исходя из своих переживаний по поводу частого отсутствия дома. Из тех эмоций, которые я переживаю, когда куда-то уезжаю и мои дети провожают меня на вокзалах. Вот здесь меня просто заливает слезами, когда я вижу фигурки в зеленых куртках. Они стоят как Чебурашки и машут. Сердце рвется. На самом деле, что касается любви, она же тоже не делится: любовь к детям, к своей профессии, к зиме. По большому счету, это все одна любовь, только точка приложения сил разная. Есть песня «Чего хотят эти люди», есть «Странные дни», есть история, которая кажется социальной, хотя я ее написала раньше, чем меня пытались утопить осенью 2014 года.
— За концерт в Киеве?
— Да. Меня тогда по большому счету скомпрометировали, ну да ерунда все это. В общем, есть совершенно разные настроения. Есть, конечно, песня, в которой я еще раз признаюсь в любви к Питеру, а это еще одна любовь. Я не воспринимаю это чувство как стремление к одному человеку: вот я с ним занимаюсь сексом, всем остальным — и вот это-то любовь! А все остальное походя. Нет! Любовь может быть, например, к ботинку, потому что его носит Чулпан Хаматова, которая называет меня своей «крылатой сестрой». И я с годами понимаю, что, несмотря на то, что она меня младше, она меня в чем-то мудрее, взрослее, и я склонна согласиться, что крылатость эта, о которой она говорит, она у нас одна на двоих. Любовь должна быть ко всему. И тогда жизнь тебе отдаст возможность чувствовать и быть сильным, то есть иметь силу на эти чувства. Это важно, потому что я наблюдаю очень много опустошенных людей, у которых чувство любви атрофировалось, девальвировалось и заменилось баблом, карьерным ростом, каким-то перепихоном по пьянке. Нет чистоты. А ведь именно порыв двигает жизнь, хотя я — в известной степени, конечно, — сталкер.
— Наблюдаю за вашим развитием как музыканта и личности, и у меня складывается впечатление, что вы поставили себе цель совместить несовместимое: рок-н-ролл как образ существования в музыке и шоубиз как систему продвижения артиста через различные проекты.
— Вы имеете в виду мое участие в «Главной сцене»? Мне было очень в кайф. Во-первых, мне нравится работать в телевизоре. Но я бы никогда не согласилась ради пиара прыгать под куполом цирка или нырять с дельфинами. От меня можно ждать только профильного участия. Я заболела этим на украинском «Голосе», мне так понравилось отдавать то, что я умею, свой опыт, свои секреты.
Но я ничего не делаю поперек себя, и никогда не делала. Мне совершенно все равно, зовут меня, например, на «Огоньки» или нет. У меня есть самое главное — меня любят люди. И это ничем не заменишь. Можно в телевизоре скакать сколько угодно и не собирать залы. А может так быть, что тебя никуда не зовут и вырезают, как было со мной в 2014 году, но при этом на твои концерты люди приходят. И вот это кайф, и на этом я стою.
Show One Productions and Kaboom Promotion представляют:
Концерт группы в Торонто c презентацией нового альбома “Выживут только влюбленные”
Воскресенье, 15 мая 2016
The Mod Club, 722 College St.
Двери открываются в 7 PM
Билеты в русских магазинах, RussiаnTix.com, www.kaboom.tickit.ca
Инфо: 416-732-8562 www.ShowOneProductions.ca www.kaboompromotion.com
